Статья написана в середине 2008 г. и посвящена теме бунтарства против общепринятых религиозных стереотипов некоторых библейских героев.
 Бунт как протест против несправедливости и зла, царящих на земле, или против простоты стереотипных ответов религии на сложные философские вопросы отнюдь не чужд Библии. Наиболее яркими примерами являются пророки, обличавшие царей и народ в грехах и призывавшие встать на путь добра и справедливости.
Откровение, которое несут пророки, заключается в следующей истине: Бог даёт людям религию, чтобы они жили праведно, в нравственных заповедях заключена вся суть религии, и когда люди вместо этого заменяют добро и справедливость соблюдением обрядов и традиций, эта религия оказывается лишённой своего смысла.
«К чему Мне множество жертв ваших? — говорит Господь, — Я пресыщен всесожжениями… крови тельцов и агнцев и козлов не хочу… Не носите больше даров тщетных: курение отвратительно для Меня; новомесячий и суббот, праздничных собраний не могу терпеть… Омойтесь, очиститесь; удалите злые деяния ваши от очей Моих; перестаньте делать зло; научитесь делать добро, ищите правды, спасайте угнетённого, защищайте сироту, вступайтесь за вдову» (Книга Исайи).
Интересно, что не только пророк в подобных случаях бунтует против бессмысленности религии, лишённой добра и человеколюбия, но и сам Бог. Однако за подобное «бунтование» пророкам приходилось несладко. Их речи нарушали всеобщий покой и подрывали «святость веры», то есть отношение к религии как наивысшей ценности на основе самого факта богопочитания, вне зависимости от соблюдения основ общечеловеческой морали. Потому пророки были гонимы и даже убиваемы. Христос об этом напоминает в евангелии, когда обличает книжников и фарисеев, а затем это повторяет первомученник Стефан: «Кого из пророков не гнали отцы ваши?». Конфликт между пророками и религиозной действительностью, таким образом, очевиден.
Кульминацией этого конфликта становится распятие Христа. Ненависть иудейской элиты к посланнику Божию не следует связывать с тем, как это объясняется нередко христианскими ортодоксами: де-скать, Христос назвал себя Сыном Бога, иудеи восприняли это кощунством и казнили его. Подобная трактовка событий — ни что иное, как отражение последующих богословских споров между христианством, провозгласившим догмат о Троице, и иудаизмом, воспринявшим этот догмат как человеческие измышления язычников, приспособивших богооткровенную религию к своему небиблейскому мышлению.
Однако на самом деле понятие «сыны Бога» не чуждо иудаизму и Ветхому Завету: сынами Бога называются как ангелы, так и люди: в узком значении — избранный народ иудеев, в широком значении — всё человечество как творение Бога. Заявление Христа, что он — Сын Бога не содержало, таким образом, в себе ничего богохульного для иудеев. А более поздней трактовки понятия «Сын Божий» как «единородный», то есть имеющий с Отцом одинаковую природу, во времена Христа не было. Евангелие от Иоанна, единственное из канонических евангелий вводящее по отношении к Христу греческое понятие божественного Логоса, написано достаточно поздно и отражает религиозное мышление уже возникшей христианской общины на рубеже 1 и 2 века. Если бы это было не так, то синоптические евангелия содержали бы ту же информацию, но они резко отличаются от евангелия от Иоанна и учения о «Логосе» не содержат.
Таким образом, конфликт Христа с иудейской элитой не был догматическим. Иисус не учил никаким ересям. Он был человеком иудейской культуры и традиции, и его учение совпадает с учением раввинов. Однако Иисус вёл себя «нетрадиционно»: подобно пророкам, он утверждал наивысшей ценностью религии чистоту человеческих отношений, человеколюбие и сострадание, а не соблюдение каких-либо предписаний, и в ряде случаев он эти предписания нарушал для блага человека. Иисус был гуманистом. Это был бунт против бездушия мёртвой религиозности, и в этом бунте Иисус прямо, смело и нелицемерно обличал ортодоксальную элиту. Популярность Иисуса в народе выводила эту элиту из себя, и в конце концов она решила предать его в руки римской власти как политического бунтаря. Иисус, таким образом, пострадал не за догму, а за правду.
Однако нравственными формами бунта не ограничивается описание библейских бунтарей. Есть гораздо более «безбожные» выступления на страницах Библии. Это книги Иова и Экклезиаста, и на них я остановлюсь более подробно.
Автор книги Иова задаётся извечным вопросом: почему страдают невинные, а виновные процветают? Куда смотрит Бог, когда происходит это? И даёт совершенно неутешительный ответ: Бог не просто допускает несправедливость, но Он сам является её источником, потому что ничто не происходит в мире без воли Его. Идея сатаны как противника Бога — более поздняя и, как полагают, заимствованная из зороастризма. Ветхий Завет не знает сатаны как противоборствующей Богу силы. Сатана книги Иова — один из ангелов, но не источник всех земных бед, он ничего не делает сам по себе, но только по дозволению Бога. Дозволяя сатане совершать зло, Бог как бы становится его причиной. Отметим, что и в традиционно-христианской концепции сатана ничего не творит без воли Бога, так что никакого дуалистического противостояния сил добра и зла, принятого в зороастризме, в христианстве и иудаизме не существует. Источником и причиной всего является только Бог, и это логично: иначе Бог не был бы уже всемогущим.
Сатана клевещет на Иова: «Иов — праведник только потому, что Бог посылает ему всевозможные блага». После этого Бог разрешает этому обвинителю обрушить на праведника кучу бед, и в конце концов наслать на него тяжёлую и неизлечимую проказу. Тут начинается богоборческий бунт Иова. Он обвиняет Бога не только в своих страданиях, но во всех страданиях и несправедливостях всего мира:
«Невинен я… Все одно; поэтому я сказал, что Он губит и непорочного и виновного. Если этого поражает Он бичом вдруг, то пытке невинных посмевается. Земля отдана в руки нечестивых; лица судей ее Он закрывает. Если не Он, то кто же?»
«Почему беззаконные живут, достигают старости, да и силами крепки? Дети их с ними перед лицем их, и внуки их перед глазами их. Домы их безопасны от страха, и нет жезла Божия на них. Вол их оплодотворяет и не извергает, корова их зачинает и не выкидывает. Как стадо, выпускают они малюток своих, и дети их прыгают. Восклицают под голос тимпана и цитры и веселятся при звуках свирели; проводят дни свои в счастьи и мгновенно нисходят в преисподнюю (то есть умирают безболезненно). А между тем они говорят Богу: отойди от нас, не хотим мы знать путей Твоих! Что Вседержитель, чтобы нам служить Ему? и что пользы прибегать к Нему? Часто ли угасает светильник у беззаконных, и находит на них беда, и Он дает им в удел страдания во гневе Своем? Они должны быть, как соломинка пред ветром и как плева, уносимая вихрем. Скажешь: Бог бережет для детей его несчастье его. - Пусть воздаст Он ему самому, чтобы он это знал. Пусть его глаза увидят несчастье его, и пусть он сам пьет от гнева Вседержителева. Ибо какая ему забота до дома своего после него, когда число месяцев его кончится? Разве вы не спрашивали у путешественников и незнакомы с их наблюдениями, что в день погибели пощажен бывает злодей, в день гнева отводится в сторону?»
«Межи передвигают, угоняют стада и пасут у себя. У сирот уводят осла, у вдовы берут в залог вола; бедных сталкивают с дороги, все уничиженные земли принуждены скрываться. Вот они, как дикие ослы в пустыне, выходят на дело свое, вставая рано на добычу; степь дает хлеб для них и для детей их; жнут они на поле не своем и собирают виноград у нечестивца; нагие ночуют без покрова и без одеяния на стуже; мокнут от горных дождей и, не имея убежища, жмутся к скале; отторгают от сосцов сироту и с нищего берут залог; заставляют ходить нагими, без одеяния, и голодных кормят колосьями; между стенами выжимают масло оливковое, топчут в точилах и жаждут. В городе люди стонут, и душа убиваемых вопит, и Бог не воспрещает того. Есть из них враги света, не знают путей его и не ходят по стезям его. С рассветом встает убийца, умерщвляет бедного и нищего, а ночью бывает вором. И око прелюбодея ждет сумерков, говоря: ничей глаз не увидит меня, — и закрывает лице. В темноте подкапываются под домы, которые днем они заметили для себя; не знают света. Пусть забудет его утроба матери; пусть лакомится им червь; пусть не остается о нем память; как дерево, пусть сломится беззаконник, который угнетает бездетную, не рождавшую, и вдове не делает добра. Он и сильных увлекает своею силою; он встает и никто не уверен за жизнь свою. А Он (Бог) дает ему все для безопасности, и он на то опирается, и очи Его видят пути их. Поднялись высоко, — и вот, нет их; падают и умирают, как и все, и, как верхушки колосьев, срезываются. Если это не так, — кто обличит меня во лжи и в ничто обратит речь мою?»
И в самом деле словам Иова нечего возразить. Его благочестивые друзья пытаются придумать разные «оправдания» Бога и обвиняют Иова в несуществующих грехах. Однако их речи звучат лицемерно: желая защитить Бога, они просто не хотят признать очевидную правду.
«Почтенный Элифаз Теманский олицетворяет дух исконного благочестия и традиции, — пишет, рассматривая книгу Иова, Александр Мень, — Он говорит вдохновенно и искренне, хотя в нем видны и узость, и самоуспокоенность. Билдад меньше склонен к размышлениям, духовный опыт его беднее. Он бездумно принимает веру отцов и глух ко всем сомнениям. Софар уже не просто отбрасывает их, но переходит в открытое наступление, считая любое роптание признаком нечестия. Сам же Иов — человек, раздавленный своим горем, уставший от елейных слов и взыскующий Бога Живого, от Которого только и ждет разрешения всех мук. В его речах, как в фокусе, собрана вся боль мира. Зачем? — без конца спрашивает он, изнывая в приступах невыносимой тоски».
Вопросы Иова оказываются абсолютно неразрешимы на логическом уровне. В конце книги происходит мистическая встреча Иова с Богом, но в этой встрече Бог так и не даёт ему НИКАКИХ ответов. Вопросы просто отпадают как бы сами собой, когда Иов переживает теофанию (богоявление). Этим автор книги хочет сказать, что Провидение всегда неизмеримо выше человека, и человеку не дано понять путей Божиих.
Однако подобный ответ на мучительные вопросы Иова не может удовлетворить здравый смысл и чувство справедливости человека. Для Иова это оказывается возможным по одной единственной причине: он обретает сверхчеловеческий опыт богопознания, он испытывает нечто совершенно необычное и выходящее за рамки разума, когда сам Бог является ему. И в результате возникает «хэппи-энд»: автор описывает возвращение Иову земных благ, справедливость торжествует. Этим автор книги хочет утвердить традиционные каноны: Бог справедлив, иначе быть не может. Однако не будем забывать, что Иов так и не получает ответы на свои вопросы.
И вот ещё что интересно: в конце книги Бог говорит благочестивым друзьям Иова, которые были возмущены его богоборческими речами и изо всех сил «оправдывали» Бога: «горит гнев Мой на вас за то, что вы не говорили обо Мне так верно, как раб Мой Иов». Парадокс, но оказывается, что Богу неугодны эти лицемерные попытки теодицеи в обход естественному чувству справедливости бунтующего человека.
В книге Экклезиаста ставится не менее, а может быть, и гораздо более глобальная проблема. Имеет ли вообще жизнь какой-либо смысл?
Суета сует, сказал Проповедник, суета сует и все — суета! Что пользы человеку от труда его, которым он трудится под солнцем? Поколение уходит, поколение приходит, а земля пребывает вовеки. Восходит солнце, заходит солнце, возвращается вспять и вновь восходит. Идет на юг, обращается на север, кружит, кружит на пути своем ветер — и на круги свои возвращается ветер. Все реки текут в море, но не полнится море; и от истока реки текут снова... Что было, то будет, что вершилось, будет вершиться, и ничего нет нового под солнцем... (Пер. С.С. Аверинцева)
В этом вечном круговороте природы Экклезиаст не видит никакого смысла. При этом Бога он не отрицает и не сомневается в Нём, подобно Иову. Однако наблюдения за окружающим миром не открывают ему активного участия Бога в жизни людей: Бог существует сам по себе где-то далеко, а мир существует сам по себе в сплошной бессмыслице.
Экклезиаст ищет мудрость и в итоге делает заключение: «мудрого не будут помнить вечно, как и глупого; в грядущие дни все будет забыто, и увы! мудрый умирает наравне с глупым».
Эклезиаст накапливает большие богатства, но заключает, что это лишает человека покоя, ибо он страшится потерять всё накопленное, либо в конце концов передать тому, кто не приложил к этому никакого труда: «И возненавидел я весь труд мой, которым трудился под солнцем, потому что должен оставить его человеку, который будет после меня... не трудившемуся в том...»
Экклезиаст ищет знания, но приходит к выводу: «Человек не может постигнуть дел, которые делаются под солнцем. Сколько бы человек ни трудился в исследовании, он все-таки не постигнет этого; и если бы какой мудрец сказал, что он знает, он не может постигнуть этого».
Экклезиаст пытается найти счастье в женской любви, но вывод его крайне пессимистичен: «И нашел я, что горче смерти женщина, потому что она сеть, и сердце ее — силки, руки ее — оковы».
Может быть, можно найти смысл в общественной деятельности? Но в ней царит зло и несправедливость: «И обратился я и увидел всякие угнетения, какие делаются под солнцем: и вот слезы угнетенных, а утешителя у них нет».
В чём же предложат нам искать искать подлинное счастье верующие? Разумеется, в вере в Бога. «Ты создал нас для Себя, — пишет блаженный Августин, — и мятётся душа наша, доколе не успокоится в Тебе». Но Экклезиасту вера не приносит утешения: «Всего насмотрелся я в суетные дни мои: праведник гибнет в праведности своей; нечестивый живет долго в нечестии своем». Тут мысль Экклезиаста перекликается с бунтом Иова. «Есть и такая суета на земле: праведников постигает то, чего заслуживали бы дела нечестивых, а с нечестивыми бывает то, чего заслуживали бы дела праведников. И сказал я: и это — суета!»
«Будет посмертное воздаяние за гробом», — возразят верующие. Но у Экклезиаста нет надежды на это: «Участь сынов человеческих и участь животных — участь одна: как те умирают, так умирают и эти, и одно дыхание у всех, и нет у человека преимущества перед скотом, потому что все — суета! Все идет в одно место: все произошло из праха и все возвратится в прах».
«Всему и всем — одно: одна участь праведнику и нечестивому, доброму и [злому], чистому и нечистому, приносящему жертву и не приносящему жертвы; как добродетельному, так и грешнику; как клянущемуся, так и боящемуся клятвы. Это-то и худо во всем, что делается под солнцем, что одна участь всем, и сердце сынов человеческих исполнено зла, и безумие в сердце их, в жизни их; а после того они отходят к умершим».
Но если жизнь такова, то в ней нет никакой ценности: «И ублажил я мертвых, которые давно умерли, более живых, которые живут доселе; а блаженнее их обоих тот, кто еще не существовал, кто не видал злых дел, какие делаются под солнцем».
А что делать, если ты всё же появился на свет? Ответ прост и удивительно материалистичен:
«Вот еще, что я нашел доброго и приятного: есть и пить и наслаждаться добром во всех трудах своих, какими кто трудится под солнцем во все дни жизни своей, которые дал ему Бог; потому что это его доля. И если какому человеку Бог дал богатство и имущество, и дал ему власть пользоваться от них и брать свою долю и наслаждаться от трудов своих, то это дар Божий».
Иначе говоря, пользуйся всеми земными благами вдоволь, ибо именно в этом состоит дар Божий человеку.
Конечно, при этом Экклезиаст верит в суд Божий и поэтому призывает не нарушать заповедей: «Не предавайся греху, и не будь безумен: зачем тебе умирать не в свое время?». То есть речь идёт не о суде за гробом, а о сокращении земной жизни. Именно земная жизнь есть благо, которое Бог может отнять в наказание за грехи. Поэтому предаваясь земным радостям, не следует переходить установленные нравственный границы:
«Веселись, юноша, в юности твоей, и да вкушает сердце твое радости во дни юности твоей, и ходи по путям сердца твоего и по видению очей твоих; только знай, что за все это Бог приведет тебя на суд. И удаляй печаль от сердца твоего, и уклоняй злое от тела твоего, потому что детство и юность — суета».
Из бессмысленности человеческой жизни и вечного круговорота явлений Экклезиаст отнюдь не делает вывода о том, что лучше вообще прекратить жизнь. Пока человек жив, он может получать радости от жизни.
«Кто находится между живыми, тому есть еще надежда, так как и псу живому лучше, нежели мертвому льву. Живые знают, что умрут, а мертвые ничего не знают, и уже нет им воздаяния, потому что и память о них предана забвению, и любовь их и ненависть их и ревность их уже исчезли, и нет им более части во веки ни в чем, что делается под солнцем. Итак иди, ешь с весельем хлеб твой, и пей в радости сердца вино твое, когда Бог благоволит к делам твоим. Да будут во всякое время одежды твои светлы, и да не оскудевает елей на голове твоей. Наслаждайся жизнью с женою, которую любишь, во все дни суетной жизни твоей, и которую дал тебе Бог под солнцем на все суетные дни твои; потому что это - доля твоя в жизни и в трудах твоих, какими ты трудишься под солнцем. Все, что может рука твоя делать, по силам делай; потому что в могиле, куда ты пойдешь, нет ни работы, ни размышления, ни знания, ни мудрости».
«И похвалил я веселье; потому что нет лучшего для человека под солнцем, как есть, пить и веселиться: это сопровождает его в трудах во дни жизни его, которые дал ему Бог под солнцем».
Неудивительно, что составители библейского канона долго сомневались, стоит ли включать в него такую книгу, а включив, приписали ей смысл, который совершенно не имел ввиду автор: всё земное есть суета в сравнении с вечностью. Так можно воспринимать, исходя из христианского откровения. Но автор книги не знает никакой вечности, ни воскресения, ни рая, ни ада. Поэтому само существование такой книги в числе духовной литературы древности является своеобразным оправданием философии материализма или, точнее, людей, которые опираются на подобную философию: если так мыслил библейский мудрец, почему так же не могут мыслить современные люди, хорошо ли это или плохо?
Елена Преображенская |